Подросток. Ему 14. Кабинет с приглушенным светом. Он попросил, чтобы я выключила свет. Его история требует темных красок. И только луч солнца, попадающий в комнату через оконную раму, напоминает и ему, и мне о том, что жизнь – это многообразие красок. Желтый с черным. Такое вот солнце беспризорного детства.  А тем временем понятие безнадзорности и беспризорности рвется со страниц умных книг. Безнадзорность – это… Беспризорность – это… Вряд ли ОН когда-то будет читать эти книги, но он герой этой теории, этой необходимости через слова и логику осуществлять помощь тем, кому она жизненно важна. 

Он субтильного телосложения. Но глаза… Глаза взрослого. В его опыте было то, про что я смотрела только в фильмах и читала в произведениях Достоевского. «Отец избил, и я убежал. Мне было лет 8. За что побил, не помню. И не помню: было больно или нет. Но следы на теле были сильные».

 Бежал он по дороге. Знал дорогу к родному человеку – бабушке.  Долго бежал. А я бы и заблудилась, наверное… «Тепличная» девочка. Несколько километров по трассе. Ужас. Забежал бы к маме, но она в мире, который давно стал безнадежным. Ах, если бы бабушки с дедом не было… К кому бы он побежал… В безнадежный мир мамы? Тут же с горечью вспоминаю историю воспитанника, который попал в «плохую компанию». Воровал, матерился, обесценивал свои чувства и чувства других людей. И как-то, когда к нему удалось приблизиться через его музыку (юноша любил рэп), я спросила, зачем. Зачем ему жизнь «на дне»? Как так, мальчишка 10 лет, идет к грубым и жестоким людям, которые не в ладах с законом   и используют его в меркантильных целях? Ох, и разошлась же я тогда… Возмущалась, плакала. Но его ответ помог мне услышать. «Тогда мне было 10 лет. И я своим был не нужен. А там меня приняли. Сказали, что будут защищать всегда». Защита и принятие нужны были мальчику. Так почему же все это он получил в «том» мире? В мире безжалостных поступков…  А не от взрослых, которые дома, в школе, в центрах для детей. «Меня все время пилили, капали на мозги…», — признался тот, чье солнце черное. Мы расстались с ним. И я знаю, что в его жизни мало поменялось. Но я точно помню, как на последнем занятии он стал рисовать, хотя долгое время старался избегать меня с моими чувствами и «творчествами». И пусть это был рисунок любимых кроссовок с надписью про крутость бренда. Но впервые он занял себя эстетикой и так тщательно прорисовывал и выбирал краски: сначала темные, а потом яркие. А я еще сказал, что удивлен тем, что я «послушала с ним» его любимые песни. Он-то думал, что я потребую выключить. Выключить его душу, его пристрастия. И в этот момент, кода она обращался ко мне, дорисовывая свои любимые кроссовки, стирая помарки маркером, стараясь сделать картинку особенно красивой, его лицо было детским… По-настоящему детским. С удвольствием, нежностью, непосредственностью. Я сказала ему, что чувствую грусть, а он как будто понял и сказал, что ему грустно тоже…  Ах, если бы раньше кто-то поверил этому мальчишке. Дал бы ему в руки краски и не оценивал его навыки и способности, а услышал бы его душу. Тогда бы он творил: либо на футбольном поле, либо на белом пространстве альбомного листа. Ах, если бы… Я-то тоже помню, как поначалу, конечно, не выразив свои в мысли вслух, подумала, что это «тяжелый случай и, наверное, бесполезный». Спасибо этому 16-летнему грубияну с девиантным поведением. На его примере я поняла, что «бесполезности» не бывает. Бывает только «беспризорность», которую творят усомнившиеся в «полезности» взрослые.

Но вернусь к своему герою. Ему нравится песня Высоцкого в современной обработке с известным среди молодежи рэп-исполнителем. Прекрасная попытка объединить культурное прошлое с современностью. Вот что воспринимает молодежь.

Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем,-

 Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:

 Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,-

 Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

 В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,

 И ударит душа на ворованных клячах в галоп.

 В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.

 Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

 Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то:

 Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел.

 И среди ничего возвышались литые ворота,

 И огромный этап у ворот на ворота глядел.

 Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,

 Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.

 Седовласый старик что-то долго возился с засовом —

 И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушел.

 И огромный этап не издал ни единого стона,

 Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.

 Здесь малина, братва,- оглушило малиновым звоном!

 Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

 И апостол-старик — он над стражей кричал-комиссарил —

 Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять…

 Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил —

 И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!

 Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:

 Это Пётр-старик — он апостол, а я остолоп.

 Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок…

 Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

 Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!

 Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб,

 Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок…

 Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

 В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,

 А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.

 Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —

 И за это меня застрелили без промаха в лоб.

 И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,

 Кони — головы вверх, но и я закусил удила.

 Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок

 Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!

 Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!

И пусть солнце навсегда останется желто-черным. Но если рана станет шрамом, то лучи могут стать красочными и теплыми. Луч – родителям, луч – любимой женщине, луч – собственным детям,  луч – старикам – любимым бабушке и дедушке. Луч, тем, кто встретил в центре, именуемом реабилитационным учреждением, и тем, кто начал знакомство с НИМ, как с человеком. Который делает ошибки, балуется (он ведь еще ребенок, пусть и взрослый ребенок), который ворчит, злится, грустит, но при этом не утратил способность любить. Который любит песню Высоцкого, пусть и в современной обработке… Да и пусть в современной! Ведь ему создавать это общество, ему передавать мораль, ему ее творить.

 «И я хочу, чтобы бабуля долго жила. А еще хочу стать автомехаником. Зарабатывать деньги. И любить свою жену. И чтобы дети были». Удачи тебе. И я верю в твою «звезду по имени солнце». Спасибо тебе за историю. Ты делаешь меня добрее, ты помогаешь мне острее чувствовать свое предназначение человека, женщины, психолога. И я прощаюсь с тобой, веря в тебя всегда и несмотря ни на что. Ведь «любовь никогда не перестает», как говорил святой  апостол Павел.

Анфиса Бондаренко-Глазунова,

психолог (гештальт-подход)